Помяни нас, Россия!

Мы уходили из Афгана...

Орденом “За боевые заслуги” за спасение командира в далеком восемьдесят пятом был награжден наш земляк из Ягодного Николай Рябошапка. В Афганистане служил водителем. Перегонял машины и перевозил боеприпасы. Очень скромный человек, он свой подвиг охарактеризовал в двух словах:
- Я возвращался из Теплого Стана, не доезжая до авиационного госпиталя, нас обстреляли. Был со мной командир. Я его спас, и мне дали орден “За боевые заслуги”.

Такие вот они, защитники Отечества. Могут рассуждать о политике, о любви, легко говорить на разные темы. Но о себе - короткой строкой. В своих подвигах и поступках героизма не видят. “Мы просто выполняли свои задачи…”
Вот и Николай на мою реплику о героизме ответил вопросом: “А вы бы как
поступили? Это не подвиг. Так и должно быть, понимаете? Это долг каждого человека - помогать друг другу”…

С радостью воспринял сообщение о предстоящей службе магаданец,
автомобилист Юрий Мартыненко. Пройдя подготовку в Белоруссии, он был направлен в Джелалабад. О том, что Афганистан был в его судьбе, не жалеет.
- Столько времени прошло… Тогда надо было спрашивать, - сетует он мне. Но никто почему-то не интересовался… С болью думает младший сержант Мартыненко о нынешней войне - в Чечне.
- Сразу молодость свою опаленную вспоминаю, - говорит он. - Колонны из
50-70 КамАЗов среди горных опасных ущелий... И в засады попадали, и горели.
Бывало, сразу по несколько машин горели с бензином, керосином и людьми…
Страшно. Но страх постепенно притупился. Человек ко всему привыкает… Но лучше к такому не привыкать. Кто виноват? На все вопросы ответит история.
Жаль, что мои товарищи не могут так же сидеть с нами и делиться
воспоминаниями…

В Сеймчане похоронен Владимир Филиппенко. Он служил в Черехаре водителем.
И уже готовился к отправке в Союз - срок службы подошел к концу. На
последней боевой операции его и настигла пуля снайпера. Ребята рассказывали мне, что тем, кому вот-вот увольняться в запас, разрешалось на боевые задания не ходить… Но легкого пути наши парни не искали. Российский солдат всегда там, где трудно...

Житель Синегорья Халим Загидулин в 1972 году попал служить в ракетные
войска, которые дислоцировались в Египте. А спустя семь лет Хаким в числе первых входил в Афганистан. Он с другими водителями сначала прошел переподготовку в Жаркургане, а затем по тревоге выехал в сторону Термеза к Амударье. “Там уже были наведены мосты, мы пересекли границу, - вспоминает Хаким, - и до самого Кабула шли почти без остановок, чтобы беды не навлечь…”

Боевой водитель, как и многие другие братья по оружию, не жалеет о том, что пришлось пройти дорогами афганской войны. “Там, на чужих перевалах, закалялись наши души, - говорит он. - Одно страшно: много жизней поглотила бездонная прожорливая пропасть войны”.

Дальнобойщик Сергей Демьянов из Усть-Омчуга в 1980-м служил на Памире в мотоманевренной группе Хорогского пограничного отряда. “Много хорошего было там, но немало было и горя. О плохом вспоминать не хочется… Удивительно, но мы на войне очень петь любили. От страха, что ли?” - усмехается он.
Родителям Сергей не сообщил, куда попал. Написал лишь, что служит на
границе. Нельзя было рассказывать подробности, фотографировать, не
разрешалось даже слушать приемник. Когда вернулся из армии, мама
призналась, что догадывалась, где был сын…

- Тысячекилометровая таджикско-афганская граница по реке Пяндж, по отрогам высокогорного Памира. Даже старожилы не припомнят, когда она была спокойной…
На протяжении многих лет в теле- и радионовостях мы слышим:
“Обстановка крайне напряженная”. Почти за десять лет афганской эпопеи там погибло 26 пограничников. (А за один только 1993 год - 31. Хотя и эти данные весьма приблизительные. Ну, да мы отвлеклись).

Учебный пункт я заканчивал в Кахка-Туркмении, - продолжает Сергей, - нас, 15 водителей БТР, направили в Душанбе. Мы обрадовались: Душанбе -столица Таджикистана, а значит, увольнительные будут. Но в Душанбе послужить нам не посчастливилось - перебросили в Хорог, расположенный в пятистах километрах.
А там чего только не было! Мангруппу разбросали по трем заставам…
Приходилось и друзей терять. Лучше не вспоминать… Нам просто сказали: если мы не войдем, то войдут американцы и границы будут открыты. Родина приказала, и мы пошли.
Обидно за ребят погибших. За что головы положили - не пойму. За рубежи
наши южные, которые сейчас открыты - свободно всякую дрянь оттуда прут, в том числе и наркотики. Раньше граница на замке была!

Замолчал пограничник... Я смотрю и пытаюсь угадать: о чем задумался? В его глазах тревога за детей, боль за погибших молодых товарищей...

- А знаете, о чем жалею? - спохватился Сергей. - О том, что не остался
тогда на сверхсрочную…

“Странные эти мужики, - подумала я. - О чем жалеть-то?” Многие мне
говорили, что хотели бы вернуться туда. Ну, конечно же, не в смрад войны, не в горе окунуться! Говорят, что там были особые отношения между людьми...

“Кричали мы от боли на койках медсанбата, Но, все-таки, по-доброму мы
помним наш Афган…” - поют “Голубые береты”. Cолист группы Юрий Слатов любит вспоминать комичные моменты своей офицерской службы в Афганистане. В прошлом году маршруты моей командировки и гастролей “Беретов” пересеклись, и мой журналистский блокнот значительно пополнился ценными рассказами. Вот один из них.

- Я служил в автомобильных войсках, объездил всю страну. Кабина “Камаза” стала для меня и кабинетом, и спальней. В начале декабря восемьдесят четвертого мы ушли в необычный рейс: прокладывать трубу от Кушки до Шинданда (топлива катастрофически не хватало, особенно авиации. Вот и решили протянуть трубопровод на 200 километров). Зимой в горах не сладко - кто бывал, тот знает… Трубопровод давался нелегко, командировка обещала затянуться. Новый год в горах встречать не хотелось. От грязи у бойцов завелись вши. Как-то “забыли” нам подвезти продукты. Тогда началась охота.
И уже через две недели вокруг нашей стоянки перестали ходить и ползать, прыгать и летать все живые существа… Уже давно был уничтожен весь НЗ и наступил такой момент, когда из продуктов осталась только соль.

- Мужики, человеку полезно поголодать, - попровал пошутить я, - один
ученый разработал схему полезного голодания. Надо пить только воду, и будет хорошая фигура… - Я тщетно размышлял, как отвлечь подчиненных от мыслей о еде. В этот момент мне на глаза попалась черепаха. Я вспомнил, что в одном из французских фильмов миллионер заказывает себе на обед бульон из черепах.
Вот повезло!
- Друзья, - бодрым голосом начал я. - Думаю, вы в курсе, что одним из
деликатесов является черепаховый суп?
Народ безмолвствовал…
- Его едят очень богатые люди, за него платят огромные деньги, -
распалялся я. - А у нас есть возможность попробовать его бесплатно…
Повторять что-то необходимости не было. Через час у нас уже было около
десятка черепах. Что делать дальше, я совершенно не представлял. На меня с надеждой смотрели тридцать пар голодных глаз…
- Для начала их нужно вымыть. Зарипов, Еремин! Вперед, к ручью!
Двое умчались. Еще двое бросились разводить костер. В огромный чан налили воды, поставили на огонь…
- Кто знает, как снять панцирь? - обратился я к публике.
- Товарищ лейтенант, давайте камнем по ней трахнем?
- Надо “Камазом” наехать тихонечко.
Предложения сыпались одно за другим.
- У мэне е пыла. Хиба мы ее не распилим?
Предложение Коли Поцелуйко показалось удачным. Черепах распилили. Мяса там не оказалось. Поцелуйко материл миллионеров. Не знал я тогда, что вкусный суп для них готовится из особой породы черепах. Около трех часов, глотая слюнки, варили мы этот супчик. Больше тянуть было нельзя. Пробовать доверили мне. Панцири стали намного чище и приятней на вид, но вода приняла бурый оттенок. Пробовать не хотелось. Но рядом напряженно ждали бойцы. Я безуспешно пытался разглядеть на поверхности мутного бульона хоть одну жиринку. Зачерпнул, понюхал. Запаха не было. Я вылил в себя первую ложку
бульона.
- Орлы! Это вкуснотища!
Суп смели быстро, обглодали и “мясо”. Надо сказать, живот не болел ни у кого. На следующий день старшина привез пищу, чистое белье и почту.
Честно говоря, при всех наших трудностях и неудобствах работа
трубопроводчиков казалась мне адовой. На раскаленном ветру перевала они монтировали трубу, устанавливали станции подкачки, обживались сами. По ночам “духи” минировали трубу, иногда в нескольких местах к утру все взлетало в воздух, и приходилось начинать все сначала.

Тридцатого декабря грязные, но счастливые, мы въезжали в батальон, волоча за собой восемь своих покалеченных машин. Убитых и раненых у нас не было. И это самое главное…

Новый год… Вообще, праздники в Афгане - будь то Новый год, годовщина
Октября, день рождения - старались отмечать “торжественно”. Новый год - праздник, любимый всеми. Но в Афгане - это самый лучший праздник. Его ждали.
Ведь ровно в двенадцать часов ночи наступает год или твоей замены, или
отпуска. Это праздник, приближающий возвращение домой. Ровно в двенадцать под стук солдатских кружек заменщики начинают орать песню на мотив тухмановского “Дня Победы”: “Этот год замены порохом пропах!”.

Имея за плечами первый курс летного училища, попал в Афганистан младший сержант Эдуард Козлов. И, конечно же, не на летную работу, кто ж первокурсника за штурвал посадит! “Обидно было, так летать хотелось, - говорит он. - Но после того, как провел полгода в десантной учебке, обида улетучилась.” Гордится председатель Магаданской общественной организации “Российский союз ветеранов Афганистана” (и ныне - младший лейтенант) своей принадлежностью к десантуре. Он вспоминает:
- Нас из летного училища забирали. У нас было, во-первых, здоровье
отменное, во-вторых, мы имели парашютные прыжки, и, в-третьих, голова была на плечах.
И сразу - в самые лучшие десантные войска, на передовую. Я не мог попасть в Афган, потому что опоздал на призывной пункт. А опоздал потому, что забирали нас не из дома, а из летного училища. Мы уходили из Оренбурга в армию. А как уйти в армию, не попрощавшись с родителями? У меня родители на Севере, а бабушка - в Средней Азии, я поехал с ними со всеми попрощаться. Приехал, а все уже месяц служат. Пришлось писать заявление в военкомат.

Меня не брали. Но все же добился, чтобы направили в Ферганскую учебку. Я знал, что там готовят в Афган, там товарищи мои были. И четыре из пяти месяцев учебы мы прожили в горных лагерях. Я думаю, что благодаря этому потерь у нас было гораздо меньше, чем у других. У нас все были спортсмены-разрядники. Слабаков вообще не было. Задачи ставились сложные.
Все рвались на боевые задания. В ходе боя были моменты, когда ни выхода, ни вариантов нет. Но паники никогда не было. Каждый четко знал поставленную задачу. Тяжело было, бесспорно. Но присутствовал азарт, десантникам, наверное, свойственные авантюра и бравада, благодаря которым мы все это пережили.


Чуть меньше года оставалось до вывода советских войск. Эдуард рассказал, что особенных бытовых трудностей не было, так как за девять лет наши части обустроились и условия для жизни наладили… Изменился и почерк войны. Он продолжает:
- Война перешла в стадию минной войны, реактивных обстрелов. Из
стрелкового оружия наш полк не обстреливали. Большая редкость была, потому что вокруг было зачищено, если какие-то провокации возникали, мы быстро пресекали. И приходилось вместо казарм ночевать в окопах - капонирах. Это такие блиндажи.
Вырывали там дырки себе - полки - и на них спали. Начинается обстрел -мы спать в капониры… Половина всех потерь, которые мы несли, - это потери во время подрывов.
Наша часть последний год занималась тем, что выводила дальние
подразделения, свертывала, передавала укрепрайоны местным войскам. Пока туда доедем, пока обратно… Последние полгода мы старались в открытые столкновения не вступать, и в период вывода войск у нас договоренности с полевыми командирами были.
Приходили, договаривались с местными бандформированиями, что мы уходим
спокойно, боевые действия не ведем. Некоторые укрепрайоны без единого
выстрела удавалось передавать, а некоторые с боем.

Южный Кундуз, например, мы три раза сдавали. Пришли, подразделения оттуда вывели.
До ближайшего пункта - Пули-Хумри - не дошли, как идут сообщения, что
“духи” заняли Кундуз, местные войска выбили. Разворачиваемся, идем обратно, выбиваем “духов”, уходим. И снова не доходим до Пули-Хумри, а нам опять телефонограмма. И мы снова возвращаемся. И вот так три раза.

Хост очень тяжело отдавали на Новый год. Погода плохая. в горах зима
тяжело переносится. С этим связаны сложности боевых действий. На Хосте “Черные аисты” постоянно ходили. Вертушки наши лупили. Наше отделение с Хоста пришло без потерь, хотя были столкновения жуткие с боевиками. Мы потеряли много техники. В ходе боя произошло прямое попадание в склад боеприпасов. Это было 31 декабря. Всю новогоднюю ночь он горел, а мы пытались вытащить хоть что-то, потому что остаться без боеприпасов - дело тяжкое…

Как видишь, дорогой читатель, мнения самые разные. И каждое из них для
меня очень ценно. Из таких непохожих лоскутков и получается Великая История. И не могу удержаться, чтобы не привести любопытные, на мой взгляд, страницы из дневника майора Андрея Кохана.

“…В Афгане я провел 20 месяцев. Помню ли 15 февраля 89-го? Конечно!
Командир оперативной группы подполковник Валерий Плетнев устроил для нас прослушивание радиорепортажа о выводе войск. Должно быть, хотел
подчеркнуть важность момента.
Сидим на броне и вяло слушаем “матюгальник”: “…Замыкает колонну БТР с
командующим сороковой армией генералом Борисом Громовым…” А мы думаем о том, что перед нами Пяндж, а за ним казаны с пловом и радушный прием, о том, что война осталась позади. И тут вдруг слышим:
- За моей спиной больше нет ни одного советского солдата!
- Во, б… - мы чуть с брони не осыпались…
Пограничники уходили из Афганистана последними. Сказать: “За моей синой больше нет ни одного советского солдата” должен был не генерал в новенькой форме, а ефрейтор-погранец в выгоревшем, пропотевшем “ха-бэ”. Одна из мангрупп Киркинского отряда, охранявшая газопровод, например, вышла в Союз только в марте.
Вообще, своих ребят мы начали снимать с “точек” где-то в декабре 88-го.
Уходили без паники, или, как пишут в официальных бумагах:
“организованно”.
Собрали людей, оружие, технику, имущество, взорвали то, что сами построили (казармы, склады, прочее) - двинулись. Но это только на бумаге так складно получается: собрались - двинулись - вывелись. На деле куда сложнее.

Где-то в середине января вытаскивали людей из поселка Чахи-Аб. Место там нехорошее: проезд только по руслу реки. Слева - скала, справа - скала: устраивайся на них поудобнее да постреливай тех, кто внизу. Башир, сын Вакиля Абдулло, банда которого контролировала окрестности, поставил ультиматум: люди пусть из поселка выходят, а техника и вооружение (два десятка бронемашин, установка “Град”, минометы, бензовозы и прочее) остаются на месте. В противном случае, заявили душманы, в живых не оставим никого.

Все шло к тому, что “вытаскиваться” придется с боем.

Валерий Гаврилович придумал: из ближайших кишлаков пригласил в гости
старейшин, напоил чаем, поговорил по душам, пообещал, что после ухода
“шурави” оставят дизельную пекарню, медикаменты, дрова и прочее. Взамен - помочь пройти в ущелье. Старейшины, пошушукавшись, забрались на броню…
“Духи” злобно глядели на колонну сверху вниз, трясли оружием и кулаками, крепко ругались (русскому мату успели обучиться), но стрелять не смели…
Вообще, с местными у “погранцов” отношения были нормальными. Мы не
проводили “тотальные” зачистки, не перепахивали кишлаки бомбометанием, не позволяли бойцам “дурью маяться”. Опять же, отбор людей: мы в системе КГБ были, просеивались тщательно. Знаю, что многими армейцами Афган воспринимался как ссылка. Среди моих сослуживцев-офицеров не могу вспомнить ни одного, кто бы поехал “за речку” не по своей воле. Самым большим наказанием была отправка обратно в Союз. Местные видели, что мы - не мародеры, не разгильдяи какие-то, а серьезные люди. Нашей разведке было проще работать не только с официальными властями, но и с “духами”. Был даже такой термин - "договорные банды". Это те, которые боролись с режимом, но не
воевали с нами. Мы их тоже не трогали. И спокойно проводили свои колонны.

Пожалуй, самое серьезное боестолкновение у нашей мангруппы было в мае
88-го в районе поселка Шахраван: с двух сторон рисовые поля, по которым техника не идет - вязнет, через реку - узкий мост, на котором не развернешься. Там нас и зажали. Бой длился без малого одиннадцать часов. Практически беспрерывно.
Они лупят с разных сторон, мы огрызаемся. Пылюка, гарь, крики. Сожгли нашу бээмпуху, бензовоз. Слава Богу, никого из ребят хоронить не пришлось, но раненые были. Одному механику-водителю взрывом ноги оторвало, едва спасли потом.

Сколько мы “духов” уложили? Кто ж их знает? Говорят, если суммировать все сводки за десять лет Афганской войны, то советские войска уничтожили противника в два с половиной раза больше, чем все население страны.
Поэтому врать не буду: душманы в конце концов отошли. И мы тоже.

Были рисковые эпизоды, на грани везения. К годовщине Октября решили мы
раздобыть для заставы мясо. Снабжали нас неплохо, но в основном
консервами.
Надоело. Недалеко протока была, где по ночам кабаны на водопой собирались.
Взял я с собой бойцов человек восемь, доложил начальству, что идем в
засаду.
Хорошая ночка стояла - тихая, звездная… Только пристроились - прямехонько на нас, нос в нос, вышли две группы боевиков, человек 18-20. Накаркал сам себе.
В перестрелке двоих уложили, четверых в плен захватили, остальные
разбежались. Начальники так прониклись нашим геройством, что представили к наградам. Из-за чрезмерной таинственности правительство не очень-то жаловало наградами представителей “зеленого войска”: тогда участие часовых границы в боевых действиях на территории другого государства держалось в строжайшем секрете, а воевали погранцы, переодевшись в армейскую форму.

При мне все мои бойцы остались живыми. Молодцы были, подготовлены хорошо, стреляли отлично из любого положения: лежа, стоя, с кувырками, перекатами.
Они так и ели, и спали - с автоматами в обнимку.
Ночью накануне выхода в Союз никто в группе не спал. Командир разрешил
отметить возвращение фейерверком. Вот мы и постарались: расстреляли в небо все сигнальные патроны, осветительные мины. Бойцы радовались, как дети малые: прыгали и скакали. Завтра - домой!

Большие начальники, прилетавшие в Афган, обычно обещали, что солдаты сразу же отправятся “на дембель”, офицеры и прапорщики - сначала в санатории и Дома отдыха, затем - в более спокойные, нежели Среднеазиатский и Восточный, погранокруга. После вывода войск вместо обещанных курортов - три недели карантина: чистое поле, палатки, колючая проволока...

Затем нашу мангруппу перебросили на прикрытие таджикско-афганской границы.
Мотались между заставами до конца лета, вгрызались в горы, устраивая себе некоторое подобие жилища, кое-как согревались от костров, но службу несли исправно. Ребята были надежные и смекалистые: и кашу из топора могли приготовить, и немыслимо где дров раздобыть, и самое главное - не заболеть в тех мрачных условиях.


В сентябре забросили нас на высоту в две тысячи метров строить новую
комендатуру. Шуроабадскую. Ни деревца, ни кустика, зимой мороз до 30
градусов, ветрища до 40 метров в секунду, а мы - в палатках и вагончиках. Весело было…”

До середины 1993 года Андрей Кохан служил в Московском погранотряде на
разных заставах. Был начальником разведпоисковой заставы, начальником
пятнадцатой. Много где был. Людей, особенно офицеров, не хватало: кому-то вздумалось в условиях, приближенных к боевым, сокращать штат -вот и колесили по границе. “Жарко” было. Насмотрелся всякого. Награжден орденом “За личное мужество” (еще с советской символикой: красная звезда, серп и молот) - “за мужество и отвагу, проявленные при исполнении служебного долга в условиях, сопряженных с риском для жизни при защите государственной границы в Республике Таджикистан”.

Вернувшись в родную Беларусь, служил поначалу в Полоцком отряде, затем - в центральном аппарате. В феврале 1997-го поступил на командирско-штабной факультет Военной академии Республики Беларусь, потом аукнулась контузия, полученная под афганским кишлаком Хайратан...

14 февраля магаданские воины-афганцы возложили венки к памятному камню в парке отдыха, посетили могилы своих погибших товарищей. В часовне Георгия Победоносца прошла литургия в память об отважных воинах…

Глуше, глуше праздный гул.
Отдадим последний долг
Тем, кто долгу отдал души.
Доброй ночи, вам,
Разорванные в клочья на посту…

(М. Цветаева)

Евгения ИЛЬЕНКОВА.